Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется
только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко.
Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Анна Андреевна. Ему всё бы
только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы
только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Черт его знает, что такое,
только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног.
Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве
только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот
как на ладони все видишь.
Городничий. Да, там, говорят, есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что
только слюнка потечет,
как начнешь есть.
Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж — скажешь
только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже.
Хлестаков. Право,
как будто и не ел;
только что разохотился. Если бы мелочь, послать бы на рынок и купить хоть сайку.
Добчинский.То есть оно так
только говорится, а он рожден мною так совершенно,
как бы и в браке, и все это,
как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так,
как я: Добчинский-с.
Бобчинский. Ничего, ничего, я так: петушком, петушком побегу за дрожками. Мне бы
только немножко в щелочку-та, в дверь этак посмотреть,
как у него эти поступки…
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские…
Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо,
какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
—
Думал он сам, на Аришу-то глядя:
«
Только бы ноги Господь воротил!»
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать!
только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно,
как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Не знай про волю новую,
Умри,
как жил, помещиком,
Под песни наши рабские,
Под музыку холопскую —
Да
только поскорей!
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь
только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед,
какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и
какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час
как вкопанный. Уж чего — то я с ним не делала; чего
только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Ибо желать следует
только того, что к достижению возможно; ежели же будешь желать недостижимого,
как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного, то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
— Уж
как мне этого Бонапарта захотелось! — говаривала она Беневоленскому, — кажется, ничего бы не пожалела,
только бы глазком на него взглянуть!
Один
только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим
как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было бы лучше, если б порчи не было.
Узнал бригадир, что Митька затеял бунтовство, и вдвое против прежнего огорчился. Бунтовщика заковали и увели на съезжую.
Как полоумная, бросилась Аленка на бригадирский двор, но путного ничего выговорить не могла, а
только рвала на себе сарафан и безобразно кричала...
— Говорил я ему:"
Какой вы, сударь, имеете резон драться?", а он
только знай по зубам щелкает: вот тебе резон! вот тебе резон!
Тут
только понял Грустилов, в чем дело, но так
как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Аленка словно обеспамятела. Она металась и,
как бы уверенная в неизбежном исходе своего дела,
только повторяла:"Тошно мне! ох, батюшки, тошно мне!"
Что из него должен во всяком случае образоваться законодатель, — в этом никто не сомневался; вопрос заключался
только в том,
какого сорта выйдет этот законодатель, то есть напомнит ли он собой глубокомыслие и административную прозорливость Ликурга или просто будет тверд,
как Дракон.
Из всех этих слов народ понимал
только: «известно» и «наконец нашли». И когда грамотеи выкрикивали эти слова, то народ снимал шапки, вздыхал и крестился. Ясно, что в этом не
только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, —
какого еще идеала можно требовать!
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так
как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и
только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается
только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с
каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Но в том-то именно и заключалась доброкачественность наших предков, что
как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и
только слегка позволили себе пособолезновать и попенять на своего более чем странного градоначальника.
— Что ж! по мне пожалуй!
Только как бы ей, правде-то твоей, не набежать на рожон!
Произошло объяснение; откупщик доказывал, что он и прежде был готов по мере возможности; Беневоленский же возражал, что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что такое выражение,
как"мера возможности", ничего не говорит ни уму, ни сердцу и что ясен
только закон.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так
как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не
только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Только впоследствии, когда блаженный Парамоша и юродивенькая Аксиньюшка взяли в руки бразды правления, либеральный мартиролог вновь восприял начало в лице учителя каллиграфии Линкина, доктрина которого,
как известно, состояла в том, что"все мы, что человеки, что скоты, — все помрем и все к чертовой матери пойдем".
Бригадир роскошествовал, но глуповцы не
только не устрашались, но, смеясь, говорили промеж себя:"
Каку таку новую игру старый пес затеял?"
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать
только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были,
как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем
как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки,
только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с тех пор затосковал.
Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и
только что хотели спустить туда же пятого Ивашку,
как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не снилось, и так
как судоговорение было краткословное, то в городе
только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Дело
только в том,
как наилучшим образом перенести это положение».
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра.
Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной,
как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось
как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему
только хотелось еще и еще поскорее и
как можно больше сработать.
— То есть
как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя,
как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть
только польщен этим.
— Опасность в скачках военных, кавалерийских, есть необходимое условие скачек. Если Англия может указать в военной истории на самые блестящие кавалерийские дела, то
только благодаря тому, что она исторически развивала в себе эту силу и животных и людей. Спорт, по моему мнению, имеет большое значение, и,
как всегда, мы видим
только самое поверхностное.
Кити смотрела на всех такими же отсутствующими глазами,
как и Левин. На все обращенные к ней речи она могла отвечать
только улыбкой счастья, которая теперь была ей так естественна.
— Я не понимаю,
как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но
только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
—
Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, —
какое же твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою девушкой.
Вронскому, бывшему при нем
как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или
только в этом и состоит весь русский дух?
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя,
только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы,
как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.
Несмотря на нечистоту избы, загаженной сапогами охотников и грязными, облизывавшимися собаками, на болотный и пороховой запах, которым она наполнилась, и на отсутствие ножей и вилок, охотники напились чаю и поужинали с таким вкусом,
как едят
только на охоте. Умытые и чистые, они пошли в подметенный сенной сарай, где кучера приготовили господам постели.
Воспоминание о том,
как он принял, возвращаясь со скачек, ее признание в неверности (то в особенности, что он требовал от нее
только внешнего приличия, а не вызвал на дуэль),
как раскаяние, мучало его.